Внук Маршака: «Дед знал иврит и всем сердцем любил Эрец-Исраэль»
Алексей Сперанский, внук детского писателя Самуила Маршака, живет в Израиле. В эксклюзивном интервью «Вестям» он рассказал о детстве рядом с дедом и объяснил, почему не носит его фамилию
Алексей Сперанский, внук поэта Самуила Яковлевича Маршака, не ставил перед собой целью научное изучение творчества знаменитого деда. Он просто читает его стихи по памяти и помнит в исполнении автора.
– Самые яркие воспоминания о деде, — говорит он,- связаны с нашими беседами. Он любил говорить с людьми, любил рассказывать, а знал он много. И ему импонировало, что я был благодарным слушателем. В последние годы дед жил один в своей квартире на улице Чкалова, мой отец заходил к нему ежедневно, он был преданным и любящим сыном.
А я был студентом, часто забегал к деду и мог засидеться допоздна. Спать ему не хотелось, я сидел у его кровати, и он рассказывал бесконечно интересные вещи. Теперь я могу только жалеть, что не записывал наши беседы.
Маршак был не только замечательным поэтом. Он был мудрейшим человеком, философом. Только в Израиле я понял, что его личность во многом сформировала Тора, ее поэзия и мысли.
– Самуил Яковлевич владел ивритом?
– Да. В книге воспоминаний он очень тепло писал о своем учителе иврита. У него была редкая фамилия – Халомейзер, мечтатель. Благодаря ему Маршак знал иврит в совершенстве и читал Тору в оригинале.
– Он писал стихи на иврите?
– Я не могу ответить однозначно. Дед жил в такие страшные годы, когда ни говорить, ни думать свободно было невозможно. Его жизнь находилась на волоске и в 1937-м, и в 1952-м. Возможно, многое в его архивах было уничтожено, особенно по еврейской тематике.
– Алексей, расскажите о семье Маршака.
– Наша семья принадлежала к роду раввинов, достаточно древнему. Его корни уходят в семнадцатый век, фамилия Маршак произошла от звания и имени еврейского ученого, талмудиста того времени Аарона-Шмуэля бен Исроэла Койдановера. Мой прадед, отец Самуила Яковлевича, первым выбрал в семье светский образ жизни. Он не получил специального образования, но изучил самостоятельно технологию производства мыла и работал на мыловаренных заводах юга России.
И с холмов окинем взглядом
Мы долину Иордана,
Над которой пролетели
Многоскорбные века…
И над павшими в пустыне,
Пред лицом тысячелетий,
В блеске желтого заката
Зарыдаем в тишине…
Это путешествие коренным образом изменило жизнь Маршака. На пароходе Самуил Яковлевич познакомился со своей будущей женой Софьей Михайловной Мильвидской. Ему было 24, а ей – 16. Софья Михайловна была женщиной утонченно красивой и человеком необычайно умным. Ради деда она пожертвовала своей карьерой ученого-химика. Умерла бабушка очень рано, ей едва исполнилось пятьдесят лет. У Маршака есть много стихов, посвященных ей.
– Дед был счастлив в семейной жизни?
– То, что бабушка была рядом, спасло деда от многих бед. Им пришлось узнать много горя. Их первый ребенок, девочка по имени Натанэль, не дожила до трех лет. Она погибла в 1915 году, перевернув на себя кипящий самовар. Через два года родился мой отец Иммануэль, в 1925-м – его брат Яков. Он умер от туберулеза совсем молодым, в двадцать лет. О нем я знаю по рассказам отца и деда, они говорили, что Яков был ярким, талантливым человеком, как и мой отец, имел склонность к точным наукам.
Смерть младшего сына окончательно подкосила бабушку. Вскоре она умерла.
– А почему дед не остался тогда в Эрец-Исраэль?
– Чтобы понять это, надо представить Палестину того времени. Это была провинция турецкой империи, в которую только-только начали приезжать евреи. Весь Тель-Авив состоял из одной улицы…
Здесь нужны были землекопы, пахари. А дед уже тогда не мыслил жизнь без литературы. К тому же еврейство в нем тесно сочеталось с русской культурой. Он не мог от этого уйти.
– Какие события в литературной жизни деда мало известны широкому читателю?
– В молодости он был поэтом-сатириком. В студенческие годы мне попалась букинистическая редкость – так называемый венгерский биографический словарь, изданный в 1916 году. В нем дед назывался «русским еврейским поэтом-юмористом».
Оказалось, что шутить небезопасно. В годы Гражданской войны дед жил в Екатеринодаре, ныне Краснодаре, и работал в газете «Утро юга». Однажды он опубликовал стихотворный фельетон о лидере екатеринодарских эсеров. На следующий день этот человек пришел в редакцию с пистолетом и только по счастливой случайности не застрелил деда.
– Алексей, а вашу семью коснулись сталинские репрессии?
– Сейчас я могу только удивляться чуду, что моя семья осталась жива. В 1937 году была разгромлена ленинградская редакция «Детгиза», которой руководил Маршак. Было сфабриковано дело «о контрреволюционной организации Маршака». По этому делу пострадали многие писатели, в том числе Олейников, Хармс. Но, говорят, Сталин симпатизировал Маршаку. Рассказывают, что когда ему представили список будущих жертв, на фамилию деда он отреагировал так: «Зачем Маршака трогать? Хороший детский писатель». Фамилию деда изъяли, а список пошел своим энкавэдэшным путем.
Второй раз дед чудом не погиб в 1952 году, когда был разгромлен еврейский Антифашистский комитет, членом которого он состоял.
Кстати, не меньше рисковал в те годы и мой другой дед, отец моей матери Алексей Дмитриевич Сперанский. Он был дворянином, служил военным врачом в армии Колчака. Его жизнь была на волоске. Но судьба оказалась благосклонна к нему. Во время Великой Отечественной войны он стоял у истоков организации фронтовой медицины, служил генерал-майором медицинской службы.
– А почему вы выбрали девичью фамилию матери?
– По личным причинам. Мои родители разошлись, когда я был совсем маленьким, и это повлияло на выбор фамилии.
– А как на вашей жизни отразилось родство со знаменитым поэтом?
– Масштаб его личности я осознал только с годами. А в детстве он был для меня просто любимым дедом, к которому я приезжал в гости. У него дома мне было хорошо. Я мог рыться в книгах, сколько хотел, и навсегда полюбил чтение. Дед поощрял мое увлечение археологией и сам с большим интересом относился к этой науке.
– Отец или вы сами не пробовали силы в литературе?
– Мой отец Иммануэль Самуилович Маршак занимался светотехникой, был доктором наук, автором многих важных изобретений. Но оставил после себя и литературное наследие — воспоминания об отце, а также переводы английской классики. Отец переводил романы Джейн Остин.
Я пробовал писать стихи. Но все же мое призвание – археология, античная эпоха. И я счастлив, что именно в Израиле мне пришлось работать в этом направлении.
Источник: vesty.co.il